85 лет назад на строительстве Беломорканала погибли десятки тысяч человек.
В 2018 году Беломорканалу — великой советской стройке, на которой впервые использовали труд заключенных, — исполняется 85 лет. Канал строили в рабских условиях: по некоторым оценкам, погибли до четверти строителей. Сейчас жизнь вдоль канала продолжается, но сам он давно не востребован. Суда по нему ходят редко: выгоднее доставлять груз по автомобильным и железным дорогам. Единственные люди, для которых канал по-настоящему важен, — его рабочие, которые живут в небольших поселках при шлюзах. По просьбе «Медузы» специальный корреспондент The Village Андрей Яковлев и фотограф Екатерина Балабан выяснили, как устроена современная жизнь Беломорканала.
Производство и продажа отделочных материалов из натурального дерева https://www.realwood.ru/
Попасть на строительство Беломорканала было несложно. Сергея Шварсалона туда отправили за журналистскую деятельность. Будучи редактором иностранного отдела в «Красной газете», он в 1932 году пропустил в печать аналитическую заметку, в которой говорилось, что Германия собирается нарушить Версальский договор и напасть на СССР. За недосмотр Шварсалон получил 10 лет лагерей. Сам автор заметки «куда-то пропал».
Публикация в газете изменила жизнь не только сотрудников редакции, но и их родственников. Вскоре после приговора Шварсалона его приемный сын, студент Института гражданского флота Михаил Григорович, рассказал однокурснику о несправедливом аресте своего отчима. Тот написал на приятеля донос.
Это настоящая причина ареста. Формальная — 20-летний Григорович декламировал антисоветское стихотворение во время практики на заводе «Красный Октябрь». Стихотворение (Григорович подчеркивает, что оно было лишь частью веселого попурри) звучит так: «Карл Маркс, политик-эконом, / Нам всем достаточно знаком. / Он был в Германии рожден / И где-то тихо схоронен». Также Григорович признал, что рассказывал и другие антисоветские анекдоты.
Пасынка Шварсалона осудили по статье 58.10 — «Пропаганда или агитация, содержащие призыв к свержению, подрыву или ослаблению Советской власти или к совершению отдельных контрреволюционных преступлений». Ему хотели дать пять лет лагерей, но в итоге приговор смягчили до трех. Вместе с ним сроки получили еще два студента, в протоколе все они названы группой антисоветчиков. Свидетелем по делу выступал однокурсник, написавший донос. Григоровича сослали туда же, куда и отчима, — на строительство Беломорско-Балтийского канала (ББК).
Спустя 24 года Михаил Григорович захочет построить около своего дома в Повенце забор и утеплить корове Зорьке сарай. Сыну Леше он скажет взять с собой молоток и ножовку, и они поедут на канал — разбирать на дощечки один из лагерных бараков, которые строил и в которых жил сам Михаил вместе с другими заключенными-строителями. Беломорканал определил всю жизнь Михаила и его сына Алексея, однако в семье о заключении и работе на ББК говорить было не принято.
Беломорские «Форды»
Рабочие на стройке Беломорканала, начало 1930-х
Медвежьегорский районный музей
Барак, в котором на Беломорканале жил Григорович, был наполовину погружен в землю — так теплее. Жилища — 50 метров в длину и восемь в ширину, одна дверь, два окна без стекол (в дыры забивали одежду) — строили сами заключенные из сырых сосновых досок. Порой в щели между досками пролезал кулак. В бараке стояли двухэтажные нары, на которых спали порядка 300 человек.
Каждую ночь в бараках топили буржуйки — днем это делать запрещали. Над печкой, как вспоминал бывший заключенный лагеря на ББК Иван Солоневич, всегда сушилось «бесконечное и безымянное вшивое тряпье — все, чем только можно обмотать человеческое тело, лишенное обычной человеческой одежды». Буржуйка не могла полностью протопить помещение, полное щелей, в десяти метрах от нее замерзала вода. Лучшие места у печи занимали блатные уголовные элементы, но под утро мерзли все.
Заключенных будили в половине шестого — на завтрак всегда была ячменная каша. После десяти часов работы вставали в очередь, чтобы получить талоны на хлеб и обед. Потом — в очередь за обедом. «Пообедав, мы заваливались спать, тесно прижавшись друг к другу, накрывались всем, что у нас было, и засыпали как убитые, без всяких снов», — вспоминает Солоневич.
Из архива управления Повенецкого района гидросооружений Беломорканала
Из архива управления Повенецкого района гидросооружений Беломорканала
Из архива управления Повенецкого района гидросооружений Беломорканала
Беломорканал длиной 227 километров соединил Белое море и Онежское озеро, сократив путь от Архангельска до Ленинграда в четыре раза. Чтобы сделать это, потребовалось прорыть 37 километров и построить 19 шлюзов, 15 плотин и 49 дамб. Все это осуществлялось вручную: техники не было, основные орудия труда — лопата и деревянная тачка, которых на канале было порядка 70 тысяч, а также «беломорские „Форды“» — деревянные платформы с четырьмя колесами для перевозки крупных валунов. Рабочие валили дерево, копали и бурили землю, долбили скалу. К «топчаку» — огромному деревянному колесу, внутри которого, как белки, топтались заключенные, — привязывали молот, которым забивали в землю сваи: 10 ударов в час, полторы сваи в день, всего пять тысяч. Похожим способом топтали топчак рабы в Древнем Египте для орошения полей.
Как указывает Константин Гнетнев в книге «Беломорканал: времена и судьбы», о необходимости создания подобного канала говорил еще Петр I — в то время торговцы просто протаскивали суда волоком по суше. Сталину, как объяснял историк Юрий Моруков, канал был необходим для создания Северного флота: нужно было перебрасывать в Белое море корабли малого и среднего водоизмещения, которые просто технически не могли выдержать 17-дневный переход вокруг Скандинавии. Строили в сжатые сроки — за 20 месяцев — и максимально дешево: это была первая большая советская стройка, осуществленная прежде всего силами заключенных. Согласно Историко-этимологическому толковому словарю преступного мира, именно на ББК появилось слово «зэк», то есть «з/к» — «заключенный-каналоармеец».
Из архива управления Повенецкого района гидросооружений Беломорканала
Если заключенный работник не выполнял норму, он получал меньше еды. Из-за этого люди слабели, работали еще хуже и попадали в «слабосилку» — отделение лагеря для тех, «кто уже совсем валится с ног от голода или от перенесенной болезни». Там, как указывает Солоневич, давали 600 граммов хлеба и отправляли на легкую и ненормированную работу. Обычно заключенный проходил через слабосилку три раза за срок. Каждый раз выздоравливать было труднее — считалось, «что после третьей слабосилки выживают только исключительно крепкие люди».
За перевыполнение нормы труда можно было получить лишнее блюдо за обедом или килограмм хлеба. Ударники даже имели право выбрать себе еду на следующий день. За уклонение от работ или приписки (то есть «туфту» — это еще одно слово, появившееся в русском языке благодаря ББК) увеличивали срок заключения или расстреливали. Как пишет Энн Эпплбаум в своем исследовании «ГУЛАГ», порой казненных вывешивали на стенах канала.
Урки и штурм
На строительстве Беломорканала, начало 1930-х
Медвежьегорский районный музей
Каждый год на Беломорканал привозили десятки тысяч зэков — постоянно там работали 126 тысяч человек, из которых 115 тысяч были заключенными. Больше половины из них были осуждены по политическим статьям; работали на канале и «спецпереселенцы» — раскулаченные крестьяне, которых порой ссылали целыми деревнями, и вольнонаемные рабочие (их, впрочем, было всего около 5% от общего числа строителей).
Уголовников на канале называли урками. Они жили в каждом бараке, держали в страхе других заключенных, часто воровали. Лагерное начальство одобряло такое поведение, поскольку урки поддерживали дисциплину. «Урки в бараке — это хуже холода, тесноты, вшей и клопов. Вы уходите на работу, ваши вещи и ваше продовольствие остаются в бараке, вместе с вещами и продовольствием ухитряется остаться какой-нибудь урка. Вы возвращаетесь — и ни вещей, ни продовольствия, ни урки, — вспоминал публицист и бывший заключенный Иван Солоневич. — Через день-два урка появляется. Ваше продовольствие съедено, ваши вещи пропиты, но в этом пропитии принимали участие не только урки, но и кто-то из местного актива — начальник колонны, статистик, кто-нибудь из УРЧ (учетно-распределительной части) и прочее. Словом, взывать вам не к кому и просить о расследовании тоже некого».
Беломорканал в районе шлюза № 11, январь 2018 года
Екатерина Балабан для «Медузы»
Также урки могли избить и убить кого-то из заключенных. Солоневич рассказывает, как однажды вечером они напали на трех дежурных, получивших хлеб для целой бригады. Одного дежурного убили, второго ранили, а около 30 человек остались на сутки без еды. После, ранним утром, урки, вооруженные ножами, обокрали полностью один из бараков. Как пишет бывший заключенный Солоневич, жители барака решили разобраться с проблемой своими силами: обоих уголовников жестоко убили; один из них лежал на куче снега — и «сквозь месиво крови, волос и обломков черепа были видны размозженные мозги». Администрация лагеря оставила самосуд без внимания.
От подобной жизни зэки часто сбегали. Пойманных расстреливали, а соседей сбежавшего по нарам отправляли в изолятор и прибавляли срок за содействие или недонесение. В 1930 году на советско-финской границе поймали 1174 нарушителя. Годом позже, когда началось строительство канала, в два раза больше, а в 1932-м — уже в семь раз больше.
Рабочие на Беломорканале, июнь 1932 года
Из архива Управления Повенецкого района гидросооружений Беломорканала
По официальным данным, на строительстве Беломорканала погибли 12 300 человек. Историки говорят о 50 тысячах погибших. Глава Карельского «Мемориала» Юрий Дмитриев приводит цифру в 86 тысяч человек. Больше всего жертв было в 1933-м, на последнем году строительства, из-за аврала перед сдачей канала. В январе выяснилось, что участок между седьмым и восьмым шлюзами абсолютно не готов, хотя на бумаге работы были выполнены. За четыре месяца строителям нужно было прорубить в сплошной скале шесть с половиной километров. 30 тысяч зэков работали в три смены и спали на участке у костров. По оценке Дмитриева, во время «штурма», как назвали те работы, погибли от 8 до 10 тысяч строителей.
Беломорканал и пропаганда
- Я сам захотел быть дьяволом Зачем Александр Родченко снимал строительство Беломорканала. Текст Олега Климова
Перековка
Беломорканал, январь 2018 года
Екатерина Балабан для «Медузы»
Журналиста и дипломата Сергея Шварсалона, когда он приехал на Беломорканал, определили в лагерную газету «Перековка». Называлась она так, потому что работа на канале должна перевоспитать заключенных. На ББК была богатая культурная жизнь: здесь не только издавали газету, но и показывали спектакли, а также работал собственный оркестр и агитбригады; все это — силами заключенных. «Декорации строились отличные, костюмы шились настоящие, добротные, по эскизам художника. Освещение, как в любом столичном театре, под руководством специалистов высокого класса. И все остальные атрибуты — звонки, гонг, занавес, увертюры и пр. и пр. — все настоящее, как в „вольном“ театре», — пишет Вацлав Дворжецкий, впоследствии народный артист РСФСР. Сотрудников театра за любое нарушение режима отправляли в карцер или переводили на общие работы. По территории ходить запрещали — только организованно: из барака в театр и обратно.
Стенгазета «Беломорканала», июль 1932 года
Из архива Управления Повенецкого района гидросооружений Беломорканала
Сергей Шварсалон в редакции газеты «Перековка», 1932 год
Из личного архива Алексея Григоровича
Михаил Григорович, которого осудили за шутку про Карла Маркса, работал на канале инженером гидросооружений. В 1935-м, спустя два года после окончания строительства, он, будучи заключенным, составил для ББК первую лоцию — по сути инструкцию по прохождению канала, в которой указан правильный путь и возможные опасности.
Когда в 1933 году канал был готов, 60 тысячам заключенных сократили сроки обвинения. Некоторых освободили и наградили орденами. Остальные остались в лагере и в обязательном порядке работали на канале, который они же и строили. Григорович, освобожденный в 1937 году, тоже продолжил работать на ББК — под его редакцией выпустили не одно издание лоций. Позже Михаила повторно осудили и сослали в лагерь в Воркуте. После освобождения он снова поехал на Беломорканал. К нему — бывшему заключенному — ходили советоваться о прохождении канала капитаны военных и торговых кораблей. На канале Григорович познакомился с будущей женой, вместе с которой они воспитали сына Алексея и двух дочерей. «Канал исковеркал ему всю жизнь, но отец не мог жить без Беломора, канал — это и была его жизнь, — вспоминает об отце Алексей Григорович. — Сказать, что он его любил, — это ничего не сказать».
Первая лоция Беломорканала, составленная Михаилом Григоровичем
Из личного архива Алексея Григоровича
Вверху: Михаил Григорович (справа) с коллегой, дата съемки неизвестна. Внизу: Михаил Григорович на установке камня с Беломорканала для мемориала жертв политических репрессий в Петрозаводске, 1991 год
Алексею Григоровичу недавно исполнилось 70. Он живет в Петрозаводске, но на ББК приезжает каждый месяц — потому что «тянет». С каналом связана вся история его семьи: помимо отца и отчима, сюда отправили деда Алексея по материнской линии. Впрочем, как и отец, Григорович канал любит и сердится, когда о нем говорят плохо. Особенно он зол на Солженицына — его «Архипелаг ГУЛАГ» Григорович называет «художественным исследованием в кавычках». «Это пример того, что может получиться, когда человек берется описывать то, о чем имеет смутное представление, — рассуждает Григорович. — Да еще пытается выполнить чей-то заказ». (В «Архипелаге» Солженицын описывает «запретные зоны» и «сонную охрану» уже построенного ББК: «Там, где 30 тысяч человек не спали ночью, — теперь и днем все спят».)
Беломорканал, январь 2018 года
Екатерина Балабан для «Медузы»
Алексей Григорович у камня с Беломорканала на мемориале жертв политических репрессий в Петрозаводске, январь 2018 год
Михаил Григорович до конца жизни хотел доказать, что он не виноват, и в итоге добился своего. В 1960 году его реабилитировали за вторую посадку — по той же 58-й статье Григорович провел 10 лет в лагерях в Коми. На то, чтобы отменили первый приговор, закончившийся поездкой на Беломорканал, ушло еще почти три десятилетия. Это случилось в 1988-м; Григоровичу было уже 75, через пять лет он умер.
Чертов остров
Въезд в поселок при седьмом шлюзе, январь 2018 года
Екатерина Балабан для «Медузы»
«Я, когда землю вывожу с огорода, постоянно нахожу пилюли не пилюли — целые колбы стеклянные, в которых налита какая-то водичка. Находил и сапоги зэковские — у них подошва не такая, как сейчас делают, а на гвоздях медных. Недавно еще собака принесла бедренную косточку человека», — рассказывает Слава Приходчюк. Он прожил всю жизнь в поселке при седьмом шлюзе Беломорканала. За домом мужчины раньше стояли лагерные бараки и здание санчасти Беломорканала, от которой и остались пилюли с лекарствами.
Седьмой шлюз и поселок при нем (названия у него нет, как и у других поселков при шлюзах) находятся на Чертовом острове — так его назвали то ли потому, что финны во время войны не смогли его взять, то ли потому, что раньше здесь не росли деревья. Сейчас деревьев много — поселок окружен лесом, окна во многих домах забиты, днем на улицах никого. Над ровным полем белых сугробов натянута волейбольная сетка. Рядом стоит покосившаяся деревянная автобусная остановка. Всюду лают собаки, но близко не подходят — боятся.
В 1980-х в поселке жили 300 человек, сейчас — в десять раз меньше. В деревне 15 жилых домов, большинство из которых признаны аварийными, государство их не обслуживает, и жители платят только за свет. Во многих домах заселена лишь половина или треть дома — соседи уехали. Те, кто остался, живут без водопровода. Воду возят на ржавых финских санях с канала или из колодца, а печь топят по несколько раз в день. Магазин и медпункт в поселке закрылись пять и шесть лет назад. Школа еще раньше. Общественная баня горела два раза, и два раза ее отстраивали местные. После третьего пожара строить не стали, и теперь жители ходят париться друг к другу в гости.
Житель поселка при седьмом шлюзе Николай Молчанов с кошкой Кряквой, январь 2018 года
Екатерина Балабан для «Медузы»
Вокруг домов — еловый лес, из которого порой выходят дикие животные. «Ночью я услышал, что на улице лают собаки, — вспоминает местный житель Николай Визитов. — Выбегаю в трусах и одной короткой куртке — там волки. Я начал кидаться в них снежками. А они соседской собаке шею грызли. Волк и на меня пытался полезть, но я как на него заорал — он испугался и убежал. Собака та выжила, но потом одичала и стала кидаться на хозяина. Он ее и пристрелил». Снимали тут на телефон и медведей, которые подходят к калиткам.
До ближайшего магазина в поселке Повенец ехать 20 минут на машине по ледяной дороге. Раньше туда ходил автобус, но его давно отменили — теперь добраться можно только в шесть утра и в пять вечера на «буханке», которая возит рабочих на шлюз. До Медвежьегорска, ближайшего места, где принимает врач, ехать час (автобусы из Повенца ходят раз в два часа), причем скорая помощь в поселок не ездит — далеко.
Подобные небольшие деревни есть почти возле каждого шлюза — они расположены в лесу и почти отрезаны от остального мира: дорога плохая, а общественного транспорта почти нет. Живут в поселках работники канала и пенсионеры; в некоторых уже остались одни дачи, другие и вовсе заброшены. Раньше на месте этих деревень находились лагерные пункты, поэтому вдоль всего канала разбросаны могилы его строителей.
Заброшенный магазин в поселке при седьмом шлюзе
Екатерина Балабан для «Медузы»
Дерево у дома Николая Молчанова
Екатерина Балабан для «Медузы»
Заброшенная автобусная остановка в поселке при седьмом шлюзе
Екатерина Балабан для «Медузы»
Большинство жителей поселка при седьмом шлюзе узнали, что живут рядом с кладбищем, только в 2003 году, когда двое мужчин из Петербурга приехали устанавливать надгробие своему деду. В итоге, по мнению главы карельского «Мемориала» Дмитриева, памятный знак установили не совсем верно — в 500 метрах от правильного места. Сейчас на месте кладбища растут высокие снежные елки и лежат двухметровые сугробы. Здесь похоронены 500 человек, и это далеко не самое крупное захоронение: у шлюза номер восемь, по словам Дмитриева, находится кладбище на 10 тысяч человек. Нашел его историк больше десяти лет назад. «Меня собака привела к этому месту. Рядом с норой — горы песка, рядом косточки чьи-то лежат, ну, думаю, может, зверь какой. А когда в следующий мой приход череп оттуда выкатился, я уж понял, чьи тут кости», — рассказывал изданию «7×7» местный житель, который помог Дмитриеву в поисках. Под землей и камнями люди лежали в деревянных ящиках без крышки. Лежали без одежды — «валетом», а сверху были засыпаны небольшим слоем песка.
Всего шлюзов на ББК 19; по оценке Дмитриева, в среднем около каждого — могилы тысячи человек. Достоверно известно о пяти кладбищах; остальные пока не найдены. «Государство ничего не делает по поиску и оформлению этих кладбищ. Почему? Я не знаю, это не ко мне вопрос, это вопрос к гаранту [Конституции]. Я над этим вопросом в свое время думал и после этого пришлось еще 13 месяцев думать», — рассказывает «Медузе» Дмитриев, который больше года провел в следственном изоляторе. По словам историка, даже найденные захоронения тяжело оформить официально, потому что местная администрация не хочет выводить территорию кладбищ из реестра землепользования.
Деревня чахнет
У закрытого лесозавода на Чертовом острове, январь 2018 года
Екатерина Балабан для «Медузы»
Все жители поселка при седьмом шлюзе либо работают на шлюзе, либо не работают вовсе. Слава поначалу охранял шлюз, потом служил конюхом и плотником. Пять лет назад его уволили — соседи говорят, что он вышел из отпуска позже, чем должен был; сам мужчина утверждает: уволили за то, что, наоборот, вышел из отпуска раньше. Найти другую работу ни в поселке, ни в Повенце, ни в Медвежьегорске ему так и не удалось. Теперь он работает «по всей России» — «подхалтуривает» на строительстве; например, в ноябре пилил лес на границе с Финляндией.
Обратно на канал мужчину работать не берут: все места заняты. Другой работы здесь нет. Около 20 лет назад недалеко от поселка закрылся лесозавод, на котором в три смены работали местные. «Сейчас деревня чахнет, и не только наша чахнет — так по всему каналу, — вспоминает еще один местный житель Николай Молчанов. — [Раньше] в нашем сельском клубе, которого давно нет, каждый день были мероприятия: то танцы, то кино. Мы любили смотреть индийские фильмы и боевики советские: где „бах-бах-бах“».
Вид на Беломорканал возле шлюза № 6 и Чертов остров, январь 2018 года
Екатерина Балабан для «Медузы»
Слава Приходчюк в поселке при седьмом шлюзе
Екатерина Балабан для «Медузы»
Заброшенный дом для работников Беломорканала в поселке при седьмом шлюзе
Екатерина Балабан для «Медузы»
Молчанов тоже всю жизнь прожил и работал на канале. Сейчас он на пенсии. Возле его небольшого дома возвышается еще один огромный, похожий на гостиницу. На первом этаже — кухня и гараж, на втором — «залы», на третьем чердак и два длинных балкона. Дом этот мужчина строит без какой-либо посторонней помощи уже 20 лет из ста кубометров леса, которые бесплатно выдали его репрессированной матери после реабилитации.
«Строительство — это ошибки молодости. В то время ни у кого таких больших домов не было, вот я и решил сделать не как у всех. В былое время люди специально сюда приезжали, чтобы сфотографировать мой дом», — вспоминает Молчанов. В последние годы он свое хобби забросил: «Дострою, не дострою — какая теперь разница?»
Мужчина в сомбреро
Статуя возле спортшколы в Надвоицах, январь 2018 года
Екатерина Балабан для «Медузы»
В свое время Беломорканал сильно повлиял на развитие карельских городов и деревень. Благодаря ему Медвежьегорск и Сегежа приобрели статус города, а Надвоицы стали поселком городского типа. Впоследствии в Надвоицах построили алюминиевый завод, который в 2003 году купил Олег Дерипаска; вскоре у завода возникли проблемы, и с тех пор из 12 тысяч населения в городе осталось чуть больше половины. В декабре 2017-го на базе Надвоицкого алюминиевого завода решили создать дата-центр для добычи криптовалют.
После окончания строительства канала в Карелии был создан Беломоро-Балтийский комбинат, цель которого состояла в освоении канала: вокруг него, как писал Солоневич, возникли лесоразработки, каменоломни, фабрики и даже собственная верфь — получилось «королевство с территорией от Петрозаводска до Мурманска». Работали на них все те же заключенные плюс местные жители — комбинат в 1930-х трудоустроил четверть населения Карелии, а уже в 1941 году был закрыт навсегда из-за войны.
Заброшенное здание в Надвоицах
Екатерина Балабан для «Медузы»
В XXI веке постепенно перестает быть нужным и сам канал. Еще в 1984 году он в сутки пропускал 25 судов — и шлюзы никогда не пустовали. Сейчас бывают дни, когда не проходит ни одного корабля. Объем грузоперевозок за последние 30 лет сократился в 16 раз. По словам исполняющего обязанности руководителя администрации Беломорско-Онежского бассейна Анатолия Серова, сегодня канал загружен на 15%. Виной тому «общая ситуация в экономике», а также то, что многим компаниям выгоднее доставлять груз по железной или автомобильной дороге, нежели по каналу, который к тому же работает только летом.
Седьмой шлюз Беломорканала, январь 2018 года
Екатерина Балабан для «Медузы»
Начальник 11-го шлюза, седой мужчина невысокого роста Александр Малик рассказывает, что на работе решает сканворды и порой скучает. Работать он устал — но изредка канал еще способен его удивить. Например, так случилось прошлым летом. «Подходит белая блестящая яхта — шикарная, прям как у буржуев, — вспоминает Малик (в 1980-х в Беломорканал не пускали даже пассажирские суда с туристами — не то что яхты; теперь именно туристические корабли составляют значительную часть потока). — На палубе никого. Вообще никого. Только один пожилой мужчина, лет под 70, сидит. В сомбреро и белых чистых носках. И элегантно отвешивает мне поклон».
Два кулака и три лампочки
Леонид Корбут на месте бывшего лагерного пункта около поселка при седьмом шлюзе, январь 2018 года
Екатерина Балабан для «Медузы»
В поселке при седьмом шлюзе никто не держит скот и мало кто занимается огородом, зато многие рыбачат. Рыбалка — это второй, если не первый, по популярности источник заработка в поселках и Медвежьегорске. Николай Вороновский работает сторожем на третьем шлюзе и получает 12 тысяч рублей в месяц; его сын Петр — начальник шлюза и получает 20 тысяч; но на ловле ряпушки мужчины зарабатывают в разы больше. Впрочем, откладывать, по их словам, все равно не получается. «Я за всю жизнь так и не съездил на море. И внуков не свозил», — сетует Николай, добавляя, что Белое море не считается, потому что на нем «делать нечего».
В свободное время большинство жителей поселков вдоль канала смотрят телевизор. Самый возрастной житель поселка при шлюзе номер семь, 70-летний Леонид Корбут, больше всего любит сериалы про бандитов и другие программы на НТВ. «Если что по телевизору показывают, значит, не врут — просто так не будут показывать», — говорит мужчина. Также Леонид любит смотреть «Что? Где? Когда?» и угадывать ответы вместе со знатоками. Корбут хочет отправить на программу вопрос «Как назывался первый пароход, прошедший по Беломорканалу?» и выиграть миллион. Но пока не отправляет, потому что не может вспомнить ответ.
Родители Леонида Корбута
Екатерина Балабан для «Медузы»
Отец Леонида из Киева, мать из Воронежа. Их раскулачили и отправили на строительство канала больше 80 лет назад. «Корова-лошадь-борона-плуг есть — все, ты кулак. В чем есть, в том и высылали», — вспоминает мужчина. На канале его родители вместе валили лес, а потом работали на обстановочном катере. После освобождения остались работать на канале.
Там же работал и их сын. Корбут сменил много специальностей на канале, но интереснее всего было работать водителем автобуса — возить пьяных рабочих из Повенца на шлюзы и обратно. «Они как сядут в автобус, так заквасят». «Квасил» и сам Леонид. «У моего прораба организм могучий был. Мог напиться, 20 минут поспать — и бодрый, как будто не было ничего. А пил стеклоочиститель, — вспоминает пенсионер. — Раньше все пили, даже когда 7-й шлюз бетонировали, пили — главное, чтоб работали. И я, бывало, на автобусе пьяным ездил». Кроме водителя автобуса Леонид работал также на буксировщике — таскал доки с подводными лодками, рабочим на шлюзе, аквалангистом, мотористом, боцманом, рулевым.
Леонид Корбут с внуком Макаром
Екатерина Балабан для «Медузы»
Сейчас Корбут получает прибавку к пенсии как политически репрессированный (ими считаются в том числе дети, находившиеся вместе с репрессированными родителями) — 700 рублей в месяц. Но на жизнь этого все равно не хватает. Пенсионер боится выезжать за пределы поселка, потому что его могут поймать гаишники — ему не хватило денег, чтобы продлить страховку на свою машину. Последние пять лет судебные приставы каждый месяц списывают со счета Корбута четыре тысячи рублей за то, что он вовремя не погасил кредит. Когда отдаст полностью, точно не знает — «вроде бы в следующем месяце». На что ему нужны были деньги, Леонид тоже не помнит — «тут хоть на что бери, все равно не хватит». (На кредиты живет большинство жителей Беломорканала. В одном из домов при 11-м шлюзе мужчина и женщина отказались пускать в дом корреспондентов «Медузы», приняв их за коллекторов.)
Последние 30 лет Корбут подрабатывает тем, что летом переправляет рыбаков на другой берег Беломорканала. Денег не берет, но просит присылать ему лотерейные билеты «Русское лото». В год присылают билетов 30.
На крыше дома Корбута развевается большой желто-синий флаг ЛДПР: мужчина поддерживает Владимира Жириновского, а его партия ежегодно жителям Карелии раздает подарки. За ними Корбут специально ездит в Медвежьегорск — футболки, значки, кепки и флаги привозят жителям на поезде и дарят прямо на платформе.
Проверка работы навигационных фонарей на обстановочной станции Беломорканала, январь 2018 года
Екатерина Балабан для «Медузы»
Камни на берегу Беломорканала в районе Повенца, январь 2018 года
Екатерина Балабан для «Медузы»
Дочь Корбута Ольга Мансурова последние три года пытается сделать жизнь поселка лучше и пишет в местные администрации письма, которые помогает составлять и передавать помощник депутата карельского парламента от ЛДПР Игорь Бачинский. В 2017-м Ольга даже звонила на прямую линию с Путиным, но ее вопрос не прозвучал. Мансурова пытается решить три проблемы: вернуть в поселок магазин, вернуть регулярные рейсы общественного транспорта и установить в поселке освещение — долгое время здесь не работал ни один фонарь. Ольга собирала подписи местных жителей и писала письма, но полтора года получала от чиновников отписки.
Осенью 2017-го ей все-таки удалось добиться своего: на столбах электропередачи в поселке при седьмом шлюзе загорелись три лампочки. Горят они только утром и вечером — после полуночи здесь наступает абсолютная темнота.
Поселок при седьмом шлюзе
